Как родителям понять переживания ребенка

Пожалуй, ни в каком другом случае непонимание переживаний ребенка не выступает так зримо, как при детских страхах. Отец, уверенный и решительный человек, привел на прием рослого, широкоплечего десятилетнего сына. Даже при родителях мальчик предпочитает не быть один в комнате, а уж о том, чтобы остаться одному в квартире, нет и речи. Спит он только при свете ночника и с полуоткрытой дверью спальни. Если просыпается ночью, бежит к родителям. Мать укладывает сына к себе в постель, и он тут же засыпает. Мальчик эмоционален, впечатлителен, добр, ласков. Воспитан мамой, эмоциональной, тревожной, застенчивой. Отец энергичен, напорист, опекает семью, но часто в длительных командировках. Впечатлительность и беззащитность жены понимает и принимает. Слабость же, «нюни» в сыне решительно осуждает.

В беседе с отцом выясняется, что, когда сыну было шесть лет, он взял его с собой на охоту. Ночью оставил спящего сына в охотничьей избушке одного и ушел с товарищами в лес. Когда вернулись, ребенок сидел под столом, накрывшись с головой одеялом. Посмеялись, утешили: «Еще раз вот так останешься и будешь мужчиной». С той поры и появились у мальчика страхи. Отец так и не понял, какой ужас испытал впечатлительный ребенок, воспитанный тревожной матерью на сказках, в которых деревья, избушки говорят, смотрят, слышат. Он проснулся в темноте. Никого нет. Он к окну, а за окном ночной зимний лес с волками и медведями. Деревья и кусты шевелятся, приближаются к окну. В углу избушки кто-то стонет и ворчит. Длинными и страшными были для ребенка те несколько часов, которые он просидел под столом.

¦Думается, что взрослые не осознают до конца, как мучителен страх детей. В сумерках, во мраке фантазия ребенка превращает занавеси в двигающиеся призраки, наделяет предметы сверхъестественными возможностями, одухотворяет их. Старый шкаф кряхтит и жалуется, а то и грозит за царапины и рубцы на своих боках или молча наблюдает за одиноким малышом. Страх темноты древний, извечный. Для ребенка темнота живая, со ртом и глазами. О, эти рот и глаза! На рисунках детей от пяти до девяти лет у чудовищ и хищных животных всегда выделены рот и глаза. Глаза следят, а рот грозит проглотить.

Жорж Санд, полагавшая, что страх — величайшее нравственное страдание детей, приводит слова П. Лоти о том впечатлении, какое произвело на него в детстве впервые увиденное в сумерках море: «Оно было темно-зеленое, почти черное; оно казалось неугомонным, вероломным, готовым поглотить; оно кипело и поднималось в одно и то же время со всех сторон и глядело зло и коварно». Ребенок не критичен к страху. Разум его пока плохой советчик. Возникший страх стремительно нарастает, и ребенок цепенеет, пассивно страдая, или впадает в двигательную бурю и бьется о запертую дверь.

Мальчика, о котором только что шла речь, отец поверг в невроз за одну ночь, хотя готовность к такому исходу пестовалась с рождения материнской тревожностью.

Другой отец решил «перевоспитать» боязливого сына. Воспользовавшись отъездом жены в командировку, он вечерами оставлял шестилетнего ребенка одного, запирая его на ключ. Мальчик включал телевизор и ждал отца. Если звонили в дверь, он прятался под кровать. Однажды перегорели пробки. Отец, как назло, задержался, и ребенок в полной темноте ждал его под кроватью, боясь даже плакать, чтобы не выдать себя. Когда отец вернулся, исправил и включил свет, извлек из-под кровати сына, мальчик молча уснул у него на руках, но во сне метался, порывался бежать, просыпаясь, не узнавал отца. Утром он не смог заговорить и молчал три дня — столь сильно было выражено заикание. Пришлось бороться с нарушениями речи, с паническим страхом темноты, одиночества. Ребенок ни на шаг не отпускал от себя мать. Пришлось лечить и отца, у которого возник страх за сына. Отныне он боялся вмешиваться в любые его дела, надолго отказался от каких-либо попыток воспитания.

Отец одного из моих пациентов играл с трехлетним сыном в прятки в лесопарке. Укрывшись за деревом, он
не заметил, как неожиданно выскочившая из-за кустов собака сбила малыша с ног. Беспечность отца привела к болезни: ребенок начал кричать и плакать во сне, стал бояться собак, перестал оставаться один в комнате, хотя родители были дома. Ко мне на лечение он попал уже пятилетним. К таким последствиям приводит непредусмотрительность родителей. А ведь еще Авиценна говорил, что нельзя допускать, чтобы ребенок впадал в сильный гнев, в большой страх или глубокую печаль.

В проблеме детских страхов важны три момента. Во-первых, детей никогда не следует пугать ради послушания ничем и никем: ни дядей, ни волком, ни лесом. Пугать чем-либо — значит пугать смертью! В урочный час вы указываете ребенку на реальные опасности, но никогда на мнимые, придуманные, не пугаете его ради послушания. Воспитание страхом — жестокое воспитание. Последствия его — тревожная мнительность, чрезмерная осторожность, пассивность и подавление творческого начала.

А. Валлон в книге «От действия к мысли» приводит такой случай. На руку ребенка в возрасте чуть больше года села муха. Дедушка, конечно же, любивший внука, проявил непростительную неосторожность, заявив: «Берегись, она тебя сейчас съест». Он пошутил. Но когда спустя некоторое время к руке малыша пристала крошка хлеба, у него возник такой страх, что в течение некоторого времени ему приходилось надевать на руки перчатки для защиты от мух. Еще несколько таких «шуток» — и у ребенка невроз, кошмарные сны, тревожно-мнительное развитие личности. За всем этим — страх смерти.

Во-вторых, родители никогда не стыдят ребенка за испытываемый страх. Насмешки над боязливостью ребенка также жестокость. Стыд и страх взаимосвязаны. Под влиянием насмешек из чувства стыда ребенок начинает скрывать страх, но он не исчезает, а усиливается. И ребенок остается один на один со страхом, несмотря на то что у него есть родители. Если взрослый не поможет малышу избавиться от страха, страх поработит психику ребенка и он будет чувствовать себя одиноким, беззащитным. Стремясь избавиться от страха, лишенный помощи родителей, он прибегнет к действиям, которые закрепятся как вредные привычки: начнет сосать язык, палец и т. д. Испытывающий страх и не понятый родителями пассивен, склонен к депрессии. Страх у ребенка разрастается, что уже угрожает неврозом.

Женщины лучше переносят боль и нередко мужественнее, чем мужчины, преодолевают страх, потому что над их страхами, над их болью в детстве никто не смеется, их страхи понимают, им их прощают и стараются объяснить природу страхов.

В-третьих, ребенка никогда не оставляют одного в незнакомой ему обстановке, в ситуации, когда возможно появление неожиданного, пугающего. Ребенок исследует неизвестное только рядом со взрослым.

Показателен эксперимент Лиделла. Двух козлят, трехнедельных близнецов, эпизодически испытывали ударом электрического тока. Козленок, находившийся рядом с матерью, относительно спокойно переносил испытание. Козленок, которому все это довелось переживать в одиночестве, в ужасе забивался в угол. Спустя некоторое время козлят выпустили в стадо. Через два года этих животных, уже взрослых, подвергли тем же испытаниям. Козел, который в трехнедельном возрасте испытывал удары электрического тока рядом с матерью, и при повторении эксперимента переносил процедуру вполне спокойно. Другой же становился заторможенным, испуганным, как только попадал в помещение, где проводился эксперимент.

В этологии — науке о животных — приводятся следующие типы реагирования на опасность в зависимости от возраста. Детеныши застывают в неподвижности и кричат. Вся надежда на спасение — мать. Повзрослев, они пытаются спастись бегством. Достигнув возраста матерого зверя, они переходят к лучшей из защит — нападению. И опять-таки, если животное выросло без матери, оно нередко, уже будучи взрослым, сохраняет инфантильную реакцию защиты — неподвижность и крик. Казалось бы, животное, беззащитное в детстве, должно было бы раньше перейти к взрослым формам обороны. Ан нет! Без матери они не вырабатываются. У детей это особенно серьезно, поскольку неизмеримо сложнее обучение, подготовка к жизни. Ребенку, лишенному помощи родителей, не познать мир без излишних страхов.

От страхов ограждают мудростью и предусмотрительностью. Склонность к страху преодолевают добротой. К примеру, дети нередко испытывают страх при засыпании, ибо сталкиваются одновременно с темнотой и одиночеством. Нередко, борясь со страхами у детей и полагая, что так воспитывают мужество, ребенка укладывают в постель, желают ему спокойной ночи, выходят и не возвращаются. На третью ночь дитя перестает плакать и звать. Я не согласен с таким методом и воспринимаю его как жестокость. Ребенок засыпает, но засыпает, измученный страхом. Мужественным он не станет. Напротив, вырастет человек, раз и навсегда запуганный в детстве. Такому ребенку чаще угрожает невроз. Более приемлемым мне представляется следующий путь: уложив малыша спать, вы удаляетесь, но на его зов тут же возвращаетесь, обещаете, что окончив дела, придете и посидите с ним. Вы рядом, незамедлительно являетесь на зов. Он спокоен, он ждет вас без страха и засыпает спокойно.

Происхождение страхов у детей достаточно сложная проблема. В возникновении страхов велика роль инстинкта самосохранения, предписывающего остерегаться неведомого. Поэтому и пугается ребенок при громком, непонятном ему звуке, боится неизвестных предметов, чужих людей и даже собственных родителей, когда они предстают перед ним в неизвестном обличье, например в новой шубе, большой мохнатой шапке, и он не может сразу их узнать. Страхи порождает и боль. Отсюда страх высоты, лестниц у падавших и сильно ушибавшихся детей. Врожден идущий от инстинкта самосохранения страх потери матери — и отсюда страх одиночества. Ребенок одушевляет природу. И в сказках для него животные, растения и вымышленные персонажи живут человеческими страстями, любят и ненавидят, благодарят и наказывают. Отсюда страхи темноты, леса, волка, сказочных персонажей.

Однако основные причины страхов у детей — неуверенность в себе, порождающая робость, тревожность, несамостоятельность, а также издержки умственного воспитания, ведущие к неведению, к сниженному уровню ориентации в окружающем ребенка мире, а то и к полному ее отсутствию. Умственное развитие детей имеет прямое отношение к характеру детских страхов. И вновь ключ в вопросах ребенка. Он спрашивает до двух лет «что это?» и «кто это?» не только для того, чтобы познать, что есть что и кто есть кто, но и чтобы знать, опасны или безопасны эти кто-то и что-то. До двух лет основные страхи — страхи перед незнакомыми предметами, людьми, животными.

С двух до трех лет ребенок задает вопросы «где?», «куда?», «откуда?» и «когда?». Возникают страхи высоты, глубины, пространства (глубоко-глубоко, далеко-далеко, сзади, в углу, в лесу, на крыше, на чердаке и т. д.), темного времени суток (вечером, поздно-поздно, ночью). С вопросом «почему?» от трех до четырех лет приходят страх последствий поступков, а с этим и страх наказания. Ребенок более всего боится того, о чем ничего не знает. И такой страх естественен, он побуждает задавать вопрос «почему?», чтобы узнать о еще неизвестном.

К пяти годам ребенок выходит на вопрос «что будет?» и узнает о смерти. В это же время заканчивается период упрямства, малыш постигает свою беспомощность и сложность окружающего мира, жизни. Изменяется характер страхов. Возникают вопросы: «А я не умру?», «А ты, мама, не умрешь?» Страх смерти естественен. Инстинкт самосохранения — инстинкт выживания. Он против смерти. С ним рождаются. Страх смерти приобретает все большую глубину, становясь осознанным переживанием. Этот страх — корень всех страхов. Ребенок может бояться бабы-яги, волка и «чужого дяди», бояться тысячи объектов, иметь десятки различных страхов, но за этим одно — страх смерти. Поэтому борьба со страхами — борьба со страхом смерти.

Я вижу отчетливую связь детских страхов с развитием у детей ориентации и познания. Полноценное умственное воспитание, полноценность ответов на вопросы ребенка, а с этим полноценная ориентированность — профилактика детских страхов. Сын известного детского врача В. Прейера в возрасте двух лет увидел поросят, сосущих мать, и испугался, полагая, что они на нее напали и кусают. Испуг вызвал ночные страхи, которые прошли лишь через три года. Если бы, оценив глубину испуга у ребенка, поросят взяли на руки, поиграли с ними, сказали ребенку, что они детки, а свинка их мама, т. е. если бы глубже ответили на закономерный для данного возраста вопрос «что это?», не было бы страха.

Чем больше ребенок знает, особенно в том, что не только интересует, но и тревожит его, тем меньше страхов. Умственно отсталый может ничего не бояться, но такое бесстрашие — по недомыслию. Ребенок с полноценными умственными потенциями остро интересуется окружающим его. Ориентация для него жизненная потребность. Не получая удовлетворительного ответа на поэтапно углубляющиеся ориентационно-познавательные вопросы, он отвечает на вопросы сам, и это не лучшие ответы. Фантазия и неведение в таком случае порождают страхи. А тут еще и пугают, читая страшные сказки, выделяют интонацией страшное в них, а не познавательный и ориентирующий смысл.

С другой стороны, существует опасность «шизоидной интоксикации» для ребенка, если его раньше времени обременяют непосильной для него информацией, если в умственном воспитании, ответах на вопросы игнорируется возраст, если норовят перепрыгнуть через детство.

Восьмилетняя девочка, моя пациентка, испытывает страх перед обезьяно-человеком, привидениями, о которых ей рассказала, образно и ярко, весьма артистичная и склонная к фантазированию подружка. Результат: спит только с родителями, в туалет — только с кем-то из взрослых членов семьи. Сон беспокоен, снятся «страшные сны». Дома она ходит хвостом за матерью по квартире. В школе — отличница, активна, авторитетна, но замкнута. Девочка не по годам эрудирована, много знает, и это тот случай, когда не веришь собственным глазам и ушам. Я вижу перед собой ребенка, а слышу взрослые речи. Перемешались взрослые и детские страхи: преступники, ограбления, насилия и привидения, темнота, одиночество. Сочетание детского и взрослого привело к своеобразному восприятию, к страху перед чудовищами, но главное — страх темноты, ночи, страх уснуть. И все дело в информации не по возрасту у чрезмерно впечатлительного ребенка.

Поскольку за всеми страхами ребенка неосознаваемый или осознаваемый страх смерти, то и профилактика страхов — воспитание оптимизма, воспитание уверенного в себе, самостоятельного, знающего то, что положено знать по возрасту об опасностях и угрозах, но относящегося к этому отважно. Ребенок не должен
видеть непосильное для него: неблагоприятный финал болезни, тяжелые происшествия, смерть и похороны. Об этом не говорят при ребенке. Взрослое — взрослому, детям — детское.

Если страх уже мучает ребенка, его изживают раскрытием в рисунке и игре того, что породило страх. Страхи, как и все, что волнует ребенка, находят отражение в его рисунках. В них он достигает желаемого, но и борется со страхами. Он интуитивно прибегает к творчеству, пытаясь изжить страх. Ребенок рисует «страшного человека», чудищ, бабу-ягу, лешего, но он рисует их или смешными, или себя рядом с ними, но себя вооруженного, смелого и непобедимого. И объекты страха теряют свою угрожающую суть. Огонь на рисунке гаснет под напором воды, которой он, ребенок, в каске пожарника, заливает пламя. Лес населяется добрыми животными и людьми, в нем тропинка, а на тропинке мама и папа. И лес уже не страшен. Испытывающий страх ребенок в рисунках значительно эффектнее, чем при объяснениях, образно постигает «что это?», «откуда?», «почему?» и «что будет?» В рисунке он создал пожар и погасил его. Что? Пожар. Почему? Неосторожное обращение с огнем, удар молнии. Что будет? Не надо бояться, надо гасить. В случае же с «привидениями» — мы поиграли с девочкой «в привидения», она сама играла его роль, мы от души веселились и в конце концов она стала смеяться над своими страхами…

Игра — лучшая психотерапия. Играя, можно побегать за волком (один из играющих надевает маску волка) с ружьем. И теперь уже боится, просит прощения за свои проделки волк. В игре можно и самому побыть
волком, бабой-ягой, попугать маму и бабушку, посмеяться над их страхом. Смех убивает страх. Очевидно, что в игре, как в древнем обряде, страх изживается символическим действом, когда страшное побеждают, превращая его в нестрашное.

Мальчика, испытавшего страх в лесной избушке, отец, по моему совету, вновь свез туда. Там они играли, осматривали и изучали лес. Поездки с отцом на охоту стали для мальчика самым интересным видом отдыха, сблизили отца с сыном. Невроз прошел. Были обыграны и ситуация, вызвавшая испуг у оставшегося в темной квартире без взрослых, и ситуация с собакой в лесопарке. В первом случае с ребенком играли в прятки в темноте. Естественно, заикание сразу не прошло, но путь к его преодолению был начат. Во втором случае ребенок в маске собаки в том же лесопарке нападал из кустов на отца и мать, валил их, рычал; потом они нападали на него. Вначале было страшно, потом стало весело. Для ребенка завели собаку.

С девочкой, боявшейся темноты, одиночества, играли в прятки в темном помещении сначала втроем: она, бабушка и я. В конце концов девочка смогла оставаться в нем без страха одна. В игре устрашающая ситуация повторяется столько раз, сколько требуется, чтобы ее осмыслить и разрешить. Взрослые, играя с ребенком, при необходимости останавливают действие и поясняют, обсуждают ситуацию, вызывающую страх, приводят неопровержимые аргументы, позволяющие полнее осмыслить ее. В такой игре делается то, что следовало сделать раньше, на этапе вопросов, а именно полно, серьезно, эмоционально и ответственно отвечают на вопросы, ориентируя ребенка в неизвестном, в котором он хочет разобраться.

Если страхи устранены, оптимистично переработаны вместе с ребенком, он обогащается новым опытом, становится более ориентированным, т. е. обогащается его ум. Изжитие страхов приводит к большему доверию к людям и к жизни, к большей доброте, к оптимизму и мужеству.

Естественно, если страх ребенка настораживает своей чрезмерностью, необычностью, беспричинен, психологически непонятен, причудлив, нелеп, отвлекает ребенка от реальной жизни, составляет ядро всех его переживаний, следует незамедлительно обратиться к детскому психиатру.

Автор: В. И. Гарбузов, профессор, психоневролог-психотерапевт, врач высшей категории.